"Женщина без тени" 26.07.2011г. - эпилог фестиваля "Звезды белых ночей-2011"

[Дискограф]

Два дня спустя после завершения фестиваля «Звезды белых ночей-2011» в Мариинском театре состоялся один из последних спектаклей сезона, который трудно отнести к рядовым. Все-таки опера Рихарда Штрауса «Женщина без тени» в нашей стране идет исключительно на сцене Мариинки. К тому же за пультом стоял «полицмейстер всея Мариинки» Валерий Гергиев, а также было анонсировано первое выступление Николая Путилина в партии Барака. Так что были все основания посетить этот спектакль и оценить состояние вагнеровско-штраусовской части труппы.

Итак, «Женщина без тени» Р. Штрауса. 26 июля 2011 года.
Император – Август Амонов
Императрица – Елена Небера
Кормилица – Елена Витман
Барак – Николай Путилин
Жена Барака – Екатерина Попова

Вынужден констатировать тот факт, что этот спектакль стал неоспоримым рекордсменом среди всех оперных представлений, на которых я когда-либо присутствовал, по числу технических, постановочных, смысловых и музыкальных ляпов, которые, тем не менее, не испортили общее благоприятное впечатление от представления. Начну с того, что при всей властности худрука и главдира, он не в состоянии уследить за всеми деталями, происходящими в его вотчине. Хотя бы за такой мелочью, как правильный ход часов над порталом сцены. Имперский будильник показывал время с отставанием на 32 минуты. Да и сам спектакль начался со значительным опозданием. Появления Гергиева в оркестровой яме публика ожидала около 20 (!) минут. Самая нетерпеливая часть публики после четверти часа бесплодного ожидания попыталась вызвать маэстро аплодисментами, но успеха не достигла и вынуждена была подождать еще чуть-чуть. Полагаю, для педантичных немцев, коих было очень немало в зале театра, подобная непунктуальность была вопиющей…
Но это были еще цветочки. Хотя и ягодки появились уже весьма скоро.
Первое действие началось, как и ожидалось, в сказочной восточной стране. На сцене произрастало лианоподобное кустистое древо с пышной кроной и дивными цветами. Можно было предположить, что весь спектакль будет выдержан в этих сказочно-восточных тонах. Но предположения не оправдались… Единственным персонажем ориентальной притчи, который на протяжении спектакля напоминал о первоосновах либретто, оказался Император. Однако выглядел это персонаж достаточно нелепо, фигурой очень сильно напоминая радикально беременного пингвина, да еще с белой маской на лице. Дополнительную несуразность персонажу придавала перевязь меча, шедшая поверх восточного халата и дополнительно подчеркивавшая объемистость чрева Императора. Понимаю, что далеко не все тенора могут похвастать хотя бы пропорциональной фигурой. Но ведь недостатки принято прятать, а не выставлять напоказ. Так что художнику по костюмам и исполнителю партии Императора есть, над чем задуматься…
Тем не менее, первая картина прошла в целом без приключений. Тем больший шок я испытал, когда открылась декорация второй картины, представлявшая собой жилище красильщика Барака и его жены. Ретивая фантазия постановщика перенесла действие из восточной сказки в современный урбанизированный мир. Вдоль всей сцены возвышался подиум, на котором слева направо по периметру располагались: обшарпанный потрепанный джип; гора объемистых сумок, в которых в не столь уж давние времена отечественные «челноки» везли в Россию импортное барахло; несколько внушительных стиральных машин с боковой загрузкой, на поверку оказавшихся автоклавами для крашения тканей; три ржавых раздевальных шкафа, которые можно увидеть разве только на каком-то задрипанном производстве; семейное ложе красильщика. В центре подиума возвышалась масштабная газовая плита с пустой кастрюлей, а в стороне стояло видавшее виды кресло, перед которым находился низкий табурет с неким подобием телевизионного ящика. То есть в одном флаконе смешали и автомастерскую, и красильню, и дресс-рум, и кухню, и спальню… Нелепость антуража и его несоответствие содержательному тексту Гофмансталя подчеркивали субтитры над порталом сцены. К примеру, Барак, заполнивший тканями «челночные» сумки и затолкавший эти сумки в багажник видавшего виды джипаря, пел текст примерно следующего содержания: «Я понесу товар на рынок на себе, чтобы поберечь нашего осла». Причем этот текст повторялся Бараком трижды и еще один раз – его женой. То есть это та самая деталь, на которую хотел обратить внимание либреттист. В результате «на себе» преобразовалось «на джипе», а осла на горизонте вообще не было, да и откуда ему было взяться в этом бомжатнике современного ЗАПАДНОГО города. Конечно, и с этим оформлением можно было бы как-то примириться за долгий спектакль, ведь это же театр. Но никакая театральность не способна выдержать разочаровывающего напора мелких деталей, которые напрочь разрушают создавшуюся и устоявшуюся было ауру. Таковой деталью в первом действии явилось отбытие Барака в джипе на рынок, при этом джип вытаскивался со сцены ярко освещенным тросом… Когда вся механика налицо и нет ничего секретно-театрального, разрушается сама магия театра и все низводится до уровня постановочного балагана…
Наиболее щедрым на ляпы и нестыковки оказалось второе действие, полное самой прекрасной музыки. Начало было положено толпой тинейджеров босяцкого вида, приведенных Бараком с рынка. Эта оголтелая компания устроила на сцене настоящий бедлам, чему очень способствовало появление невесть откуда взявшихся двух супермаркетных тележек-каталок, которые вращались во всех направлениях и довращались до того, что одна из них не без помощи проказников-подростков на полной скорости въехала в табурет со стоящим на нем ящиком-телевизором. В результате потенциальная энергия телевизора, водруженного на табурете, преобразовалась в кинетическую, а вслед за этим и в оглушительную звуковую, поскольку телевизор с табуретом низверглись с подиума и смачно приземлились на авансцене, издав нечто похожее на пушечный выстрел. Причем этот выстрел не смогли заглушить яростные усилия музыкантов оркестра, игравших в тот момент фортиссимо. Для них чужеродный посторонний звук такой силы наверняка был малоприятной неожиданностью, ведь они не могли знать природы его возникновения. Отдадим им должное, сбоя в оркестре не произошло… В последовавшей затем «сказочной» картине произошла и вокальная катастрофа, но о ней речь еще впереди. После этой «сказочной» картины оркестр исполнял продолжительное оркестровое интермеццо исключительной красоты. Штраус написал восхитительную музыку с использованием лейтмотива сокола. Но в середине этого интермеццо вдруг стали слышаться какие-то посторонние стуки, явно не имеющие никакого отношения к музыке. А при поднятии фор-занавеса выяснилась и конкретная причина этих звуков, изрядно испортивших музыкальное впечатление от дивной музыки. На сцене оказалось двое рабочих с молотками в руках, забивавших гвозди в авансцену. Поняв, что они, мягко говоря, не уложились в отведенное им время, они буквально на ходу дозабили последние гвозди и опрометью метнулись в кулисы. Создательницей последнего инцидента в этом действии стала жена Барака, которая в финале действия в сцене размолвки между супругами принялась метать подушки, до того момента мирно возлежавшие на супружеской кровати. Первая же попытка броска могла привести к реальной катастрофе, так как пущенное женской рукой спально-пуховое изделие чуть было не улетело в оркестровую яму. Приземлился этот летающий объект как раз на той черте, где опускается основной занавес. Этот занавес и прижал в итоге несчастную подушку по окончании действия, после чего ее пришлось из-под него выдергивать. Будь бросок чуть более мощным, пуховый снаряд вполне мог приземлиться прямо на головы ничего не подозревавших оркестрантов. То-то было бы веселье…
Поднятие занавеса в начале третьего действия тоже вызвало изумление: над сценой с одной стороны возвышалось выдранное со всеми мангровыми корнями древо с цветами, а с другой висел подвешенный за задний бампер джип Барака, очень напоминавший своими очертаниями толстую дохлую крысу, висящую вниз головой… Точку в разрушении театральных иллюзий поставил Император. Когда на сцене уже находился громадный камень, в который давным-давно, еще во втором действии, превратился сей восточный владыка, исполнитель партии Императора вразвалочку протопал из-за кулис к внутренней полости этого булыжника, в которой ему надлежало бы находиться изначально. Такая демонстративная антитеатральность не может не вызвать самого серьезного осуждения. Трудно понять подобное отношение к театру – храму искусства. А уж принять его – тем более!
Сожалею, что основная часть впечатлений оказалась связана с видеорядом. Разумеется, необходимо высказать отношение и к музыкальной стороне спектакля.
Начну с мужского контингента.
Партия Императора в опере невелика. Он появляется в опере трижды. В первом и втором действии поет по монологу, а в третьем участвует в заключительной сцене. Август Амонов в этой партии не произвел большого впечатления. У певца неплохой голос довольно приятного спинтового тембра. Центральный регистр Амонова достаточно стабилен, но вот с переходом к верхнему регистру проявляется напряженность звучания и избыточное вибрато звукового потока. Конечно, это еще не кач с характерным «у-а-у-а-у-а», но явный предвестник подобных проблем в будущем. Особенно показателен в этом плане монолог второго действия, исключительно красивый и исключительно трудный. Должен сказать, что Гергиев в первых двух актах дирижировал весьма аккуратно и никак не пытался заглушить солистов. Так вот на фоне вполне проницаемого оркестра Амонов звучал не выпукло, не ярко. Его голосу присуща достаточная плотность, но явно недостает полетности. Попытки форсировать звучание где-то в районе верхнего «ля» приводили к заметному широкому вибрато. В итоге певец отказался от попыток форсировать звук, при этом его голос с трудом перелетал через оркестровую яму в зал, хотя в весомости ему никак не откажешь. Если иметь в виду, что Амонов заявлен в качестве основного исполнителя партии Радамеса в премьерных представлениях «Аиды», я бы не пылал желанием услышать его Радамеса…
Дебютировавший в партии Барака Николай Путилин оставил наиболее благоприятное впечатление среди всех солистов. Правда, в этой партии хотелось бы слышать бас-баритон. Но и драматический баритон Путилина вполне хорош в этой партии. Надо отметить, что у Барака практически нет истерических речитативных моментов, это наиболее «вокальная» партия в опере. А показать свой голос Путилин умеет. Отдаю должное его вкусу: никакого намека на форсировку, никакого нарочитого заглубления звука. Пение естественное и красивое, особенно в центральном регистре и переходе к верхам (но таких нот у Барака немного). Нижний регистр все же оставляет желать большей насыщенности. Но если какая-то фраза начиналась с нот нижнего регистра, то это начало звучало достаточно сочно. В целом Путилин подтвердил, что является настоящим мастером оперной сцены. Особенно хорошо ему удались ариозо и дуэттино в начале третьего акта, изумительно красивые по музыке и спетые с отличным чувством ансамбля.
Елена Витман была первой исполнительницей партии Кормилицы в этой опере и исполняет ее в течение двух лет. Чувствуется, что партия хорошо впета. А партия эта весьма тяжела. В начальной картине оперы Штраус написал эту партию в манере Schprechgesang и к тому же в крайне низком регистре. Для певицы такая тесситура явно неудобна. В этой сцене она оставила тусклое впечатление, но последующий ход спектакля показал, что это наиболее стабильная исполнительница из числа женского персонала, участвовавшего в спектакле. Конечно, меццо-сопрано в операх Штрауса должно обладать какими-то иными достоинствами, нежели те, которые мы привыкли слышать в итальянских или русских операх. Здесь на первый план выходит гибкость голоса, его способность преодолевать плотность оркестровой ткани, возможность совершать прыжки через большие интервалы. Можно сказать, что Витман с трудностями партии практически справилась, и этот спектакль ей можно занестив актив.
С именем исполнительницы партии Императрицы Елены Неберы связаны две крупные музыкальные катастрофы, происшедшие в тот вечер. Во втором действии в монологе она попыталась забраться куда-то в область верхнего «си», но в итоге дала даже не «петуха», а издала полномасштабный хрипло-каркающий звук со скрежетом. Просто удивительно, что после этого она продолжила нормальным голосом исполнение этого монолога в центральном регистре. Второй завал случился с ней уже в третьем акте. Новый заход в крайний верх и… На этот раз дело ограничилось явной детонацией на малую секунду и заметной тремоляцией. При несомненно красивом лирико-драматическом сопрано у певицы наличествуют явные проблемы в верхнем регистре. Тем более странной показалась ее самоотдача в сцене отказа принять тень от жены Барака. Певица буквально вопила открытым белым звуком в нижнем регистре, стирая свой голос будто наждаком. При таком небережном отношении к своему инструменту становятся понятны некоторые истоки проблем с верхами.
Партия жены Барака в исполнении Екатерины Поповой получилась достаточно пестрой. По количеству музыкального материала это самая большая женская партия. Трудность партии не только в ее протяженности, но и в большой драматичности. У Поповой действительно драматическое сопрано, но все же не самого высокого качества. К дефектам могу отнести отрубленный нижний регистр, а также тяжелый ход на верхние ноты. В начале третьего действия при исполнении своего единственного монолога певица явно перестаралась в озвучивании пары нот из крайнего верха. Форсировка не прошла бесследно. Другие ноты верхнего регистра, расположенные несколько ниже по звукоряду, тут же стали звучать с сипловатым оттенком. Надо отметить, что партия жены Барака содержит в себе наибольшее количество речитативных вкраплений, которые не всегда удобно ложатся на голос. Но в целом можно сказать, что певица с партией справилась достойно, хотя по тембральной красоте я отдаю предпочтение голосу Неберы.
Музыкальное руководство Валерия Гергиева в целом было достаточно чутким, особенно в первых двух действиях. Прекрасно прозвучали многочисленные интермеццо. Дирижер старался не злоупотреблять мощью оркестрового звучания. Но до конца эта линия все же не была выдержана. В третьем действии Гергиев откровенно зафанфарил-залитаврил Елену Витман в последней сцене Кормилицы, когда Вестник духов не впустил ее в храм и отправил в скитальческое плавание. Увлекся дирижер оркестровым порывом и в самом финале оперы, когда он полностью отключил свое внимание от квартета солистов и не показал им, когда нужно завершить звукоизвлечение. В результате финальный ансамбль закончился арпеджированным кваканьем: сначала «отключились» оба мужчины (хорошо, что сделали это они одновременно), а потом сняли поочередно звук и девушки (не понял уж, кто кого из них опередил). Так что заключительная точка у дирижера вышла размытой…
Отдельная тема – качество немецкого языка, на котором исполнялся данный спектакль. Наименьшие претензии в плане произношения опять-таки к Путилину. Остальные солисты мало отличались друг от друга в этом плане. Их произношение никак нельзя было назвать образцовым. Начисто отсутствовал пресловутый немецкий «твердый приступ». Произносимый текст напоминал какой-то русско-итальянский диалект околонемецкого с изрядной долей кашеобразного содержимого. Хотя надо отдать должное певцам, что сумели просто выучить огромный текст на таком трудном для пения языке.
Несмотря на обилие критических замечаний, могу сказать, что исполнение в целом можно считать вполне удовлетворительным, хотя и очень далеким от эталона. Российскому оперному театру еще только предстоит осваивать музыкальную стилистику Рихарда Штрауса. Будем считать, что постановка «Женщины без тени» - один из первых шагов в верном направлении.